На дворе вразвалочку расхаживает грач.
И вдруг неизвестно откуда
Ко мне в окно влетает скрипач.
Весь в черном. Смычок и струны.
Звуков я не слышу,
Но воздух колышется.
В море – барашки-буруны.
Мелодия пробивает путь
К моему сердцу.
Скрипач исполняет какое-то скерцо,
Приятное на слух, но незнакомое мне.
Откуда ты? – спрашиваю я музыканта.
Тот сел на бутылку дезодоранта
И ничего не говорит.
Затем исполнил еще какую-то мелодию
(А может, рапсодию,
Я в музыке не разбираюсь),
Взлетел и исчез,
Сыграв под конец полонез
Собственного сочинения.
В гостях у меня был Марк Шагал.
Я его сразу узнал.
Тосса де Мар, Испания
]]>К чему пустая жизнь,
Наполненная вакуумом безделья?
Стрелок я – хоть куда.
Увы, дрянная мысль
Велит нажать курок без промедленья.
Я исчерпал себя…
Все, что можно было сделать, я сделал.
Все, что можно было получить, я получил.
Что дальше?
Курок, щелчок, вспышка.
Стреляйте в себя чаще,
Когда всему крышка.
Нет меня больше.
Теперь уже дольше
Протянется жизнь.
До бессмертия…
]]>На тверди рухнувшего мира.
Ее сегодня с нами нет.
Нет Лейды Баррот,
Нет кумира,
Которому я нес поклон,
Как вечный данник от рожденья.
Теперь же лишь остался сон
Тех дней, когда ее волненья
Перешагнули бытие
Поступков важных и не важных,
Когда осталося одно:
След памяти для тех отважных,
Кто остается твердь грызти
Во имя завтрашних надежд.
Другого нет у нас пути.
Таков наш лучезарный крест.
Она оставила свой след,
Свой неистраченный геном.
Жаль, что ее сегодня нет,
Что опустел наш отчий дом.
]]>Вершины пусть берут другие.
Жить двести лет мне веселей,
Не для меня бои лихие.
Олимп – жилище для богов,
Они живут на ветре встречном.
Блок умер в сорок лет без слов.
Словам лишь жить судьбою вечной.
Но что с того? Поэта нет.
Ему-то что от славы всенародной?
Он получил в Олимп билет
В год двадцать первый, в год голодный.
Бог забирает в мир иной
Того, кто сделал свое дело.
Так, может быть, нарушить строй
Божественного беспредела?
]]>Рассмешил до слез.
Он спросил у меня: «Что у нас ныне -
День Святого Одуванчика или день Святой Спаржи?»
Как же…
Ни того дня, ни другого уже нет.
Таков был мой ответ.
Седину Одуванчика развеял ветер,
А спаржу съел осел.
Не все ли равно, что ослу жевать? -
Сено, траву или витаминное рагу?
Один к одному.
Нет больше того, что было,
Все превратилось в прах.
И день Святого Одуванчика,
И день Святой Спаржи
Канули в Лету.
Я пишу, когда на дворе вантоз,
Переходящий в жерминаль.
А жаль, а жаль, а жаль,
Что ушли времена санкюлотов,
Короткоштанных ребят,
Мечтавших о рае на земле.
Хотя почему ушли?
На дворе февраль, переходящий в март.
А так все по-старому.
]]>Шутки ради.
Просто хотел посмотреть,
будут ли муравьи этому рады.
Для меня это была комедия,
Для насекомых – увы, трагедия.
На следующий день я пришел посмотреть,
Что в муравейнике творится?
От того, что увидел, я готов был с горя напиться.
Муравьи снялись с насиженной кучи
И гуртом повалили куда-то, как по небу тучи,
С надеждой, видимо, что в далекой глуши
К ним никто не ворвется с криком: «Души»!
В «Колыбели для кошки» лежал Боконон,
Продуваемый ветрами со всех сторон.
Он показывал мне свой длинный нос.
Я эту насмешку к себе отнес.
Пошел и извинился перед Муравьем,
Сказал, что был в то время дураком.
И сейчас я, правда, дурак,
Но не так.
История глупостей не знает перекуров.
Жареные факты, как мясо на шампурах.
]]>Как это сделал когда-то Малахия Моргер,
И сказал: «Летай себе смело
До самого Morgen».
И Дух отправился, к моему удивлению,
в дальние странствия,
Не испытывая сопротивления
Ни во Времени, ни в Пространстве.
«Слетай-ка, – сказал я Духу, -
на миллион лет вперед,
оглянись, как следует,
посмотри, что нас там ждет».
И Дух улетел на миллион лет вперед.
Возвратится ли назад?
В этом я не был уверен,
Но у ирландского епископа в двенадцатом веке
Такое путешествие удалось.
Он видел железных птиц и железные лодки,
Которые в воде не тонут,
планету, опоясанную железными дорогами,
Видел и слышал музыку ансамбля «Битлз».
Наступило Morgen, то есть утро,
И – о радость! -
Дух возвратился в мое тело.
Но настроение у него было паршивое.
«Что там стряслось, говори скорее,
может, зря я придумал эту затею?»
Ответ Духа привел меня в смятение.
Неужели все правда в его сновидении?
Вот что рассказал Дух:
«Не нашел я в том Времени людей,
Сгинули они куда-то.
Точнее, там навалом не нашего брата.
Может, даже их больше стало,
Но это не люди, а супраментальные существа.
Вот такие, хозяин, дела».
«Но ты хоть общался с ними?»
«Общался, хотя я Дух, бестелесное существо.
Они меня материализовали».
«Ты Дух, – говорю я, -
Они хоть из материального субстрата?»
«Я подтвердить это рад бы,
Но это не совсем так.
Из другого теста они сделаны,
В них больше духа.
Они возвратили меня в ваше бренное тело,
Посадили в клетку и всем показывали:
«Смотрите, какими мы были миллион лет назад».
А потом отпустили, с напутствием -
Скажи, мол, своим, что человечество вымрет,
Как в свое время динозавры».
У Курта Воннегута люди через миллион лет
превратились в рыб.
Я пишу эти строки, водя пальцем по воздуху,
Но порыв ветра стер мое письмо.
Так где же правда?
]]>В сумерки сознания, чтоб найти себя.
В сорок пять – начало пути.
Куда так рано вы, Фридрих, ушли?
Меня достало
Человеческое стадо.
Беснуется Система.
Она жить велела.
Беснуются люди.
Эй, где вы, судьи?
Воля к истине -
Вот тот зверь,
Который опасен и теперь.
По ту сторону добра и зла
Он заглянул за кулисы.
Жизнь у дьявола и бога скучна.
Одни капризы.
По ту сторону добра – зло,
По ту сторону зла – добро.
Добро и зло в сообщающихся сосудах.
Переливаются одно в другое.
Добрый злодей и злой добряк
В толк не возьму никак,
Кто из них хороший?
Сфинкс задает вопрос Эдипу
О живом существе, которое
Утром ходит на четырех ногах,
Днем на двух, вечером на трех.
Кто бы это мог быть?
Эдип отвечает: «Человек.
Но вопрос некорректен:
Не все старики ходят, опираясь на палку,
Да и ребенок начинает ползать обезьянкой
в пять месяцев, а в одиннадцать он уже
стоит на двух ногах.
Когда же начинается утро,
Когда - день
И когда вечер?»
Сфинкс не ответил на этот вопрос
И бросился со скалы в пропасть.
Ницше -
Нить же!
Хватайся за веревку, Тесей.
И к выходу из лабиринта скорей!
Тесея из лабиринта Минотавра
Вывела нить Ариадны,
Нить любви.
Тесей убил чудовище.
Но можно ли его убить,
Если в твоих руках лишь меч любви?
Увы, увы, Минотавр жив!
И сейчас ему несут в жертву людей.
А любовь умерла, как умирает
Все прекрасное.
Нить Ариадны оборвалась.
Нить же
Ницше
Еще крепка.
Она связана из хорошего волокна.
Не слишком ли много в человеке здравого смысла?
Может, лишь сумасшедшие двигают историю?
Я вижу на концах коромысла
Два ведра: в одном пустота, в другом весь Ницше.
Было бы полное равновесие, если бы Фридрих
Не сошел с ума задолго до своей смерти.
Но пустота оказалась тяжелее его многотомного страдания.
]]>Эх, радий, радий…
Чего бы ради?
Вы радию рады?
Я лично – нет.
Урановая смолка
Трещит больно громко,
Зовет все живое в предсмертный рассвет.
Ах, как красиво голубое сияние!
Сплошной рентген. Одно обаяние!
При переходе улицы Дофин,
Которую в Париже знает каждый,
Погиб нелепо человек один.
Кто он? Вопрос, признаться, праздный.
Пьера Кюри сбила тяжелая фура.
Что ты наделала, дура?
Знаешь ли ты, на кого наехала?
У тебя крыша наверняка поехала.
Ты гения убила наповал.
Он Богом человечеству был дан.
Теперь же – боже, боже, боже мой!
Мозги Кюри размазаны по мостовой.
Больная кровь разбрызгана повсюду.
Эй, кто собрал бы эту ценность в груду?
Судьба… Мне непонятна эта дама.
Какой был смысл в сюжете этой драмы?
Все было хорошо, и вдруг такой кульбит.
А впрочем, стоит ли жизнь Пьера ворошить?
Уже до встречи с фурой налегке
Кюри со смертью был на дружеской ноге:
Он дозу взял смертельной радиации.
Поэтому и умер без оваций.
Быть может, смерть от фуры – божий дар:
Боль в теле снял всего один удар.
Эх, радий, радий…
Чего бы ради?
2.
Черный креп закрывает лицо.
Солнце за вуалью хмурых туч.
Все, что было, все уже прошло.
Водопад лишь вечно рвется с круч.
Счетчик Гейгера и фуги Баха.
Нет перед радием страха.
Руки в черных перчатках.
Мария Кюри играет в прятки:
Радий съедает кожу,
Видеть человечеству это негоже.
Сарай на улице Ломон.
Колченогая табуретка.
Пантеон будет потом.
Сейчас же Мари рисует виньетку
На стекле окна, покрытом урановой пылью.
Все это теперь заросло былью.
Мария рисует не виноградную лозу,
А усеченную дозу светового пучка.
Женщина в заштопанном платье
В плену своего сверчка:
Излучение радия надо очистить от шлака.
Вот такая идет за истину драка.
А Пьер с барвинками в гробу
И с портретом дочери Ирэн.
На разговор о смерти наложено табу,
Чтоб скорбь не взяла человека в плен.
Эх, радий, радий!
Чего бы ради?
3.
Инстинкт заставляет гусеницу плести свой кокон. Бедняжка должна это делать даже в том случае, если не сможет его закончить. И она все-таки работает с неизменным упорством. Если ей не удастся закончить свой труд, она умрет, не превратившись в бабочку. Пусть каждый из нас плетет свой кокон, не спрашивая зачем и почему.
Бабочка:
«В прошлой жизни я была гусеницей.
Часто мне моя молодость снится».
Человек:
«Мне бы гусеницей стать.
Эта тварь не знает передышки.
Ей ко времени кокон связать
Без нервных срывов и одышки».
Гусеница:
«Мне бы бабочкой в небо взлететь.
Только что-то случилось снаружи.
Нить последнюю в ушко не вдеть,
Чтобы узел стянуть потуже».
Эх, радий, радий…
Чего бы ради?
4.
Бабочка так и не вылетела из кокона,
«Взлетной полосе» не хватило ряда:
Кокону недоставало лишь локона,
Последней завитушки шелкопряда.
Останки Марии Кюри лежат в Бастионе великих
французов.
Ее сожгла лучевая болезнь.
Затем пришло время Хиросимы и Нагасаки, Чернобыля.
Сотни тысяч погибших. Ради чего?
Неужели научная истина превыше всего?
Эх, радий, радий…
Чего бы ради?
5.
С детства Мане Склодовской снился один и тот же сон: комната, заставленная колбами и пробирками, и человек, стоящий к девочке спиной. Однажды человек обернулся. Это была женщина с седыми волосами в старом поношенном платье. Сон Марии Кюри оказался вещим.
Мне не снятся вещие сны.
Я, как Моргер, увы, не летаю.
Жаль, конечно, они бы могли
Мне поведать о том, что не знаю.
Этот странный калейдоскоп -
Вязь событий, иллюзий пиры
Нас захватывает врасплох,
Увлекая в иные миры.
Если сон это образ той жизни,
Я готов умирать каждый день.
Только знай, сновиденья капризны.
Каждый раз являться им лень.
Мертвый сон работяги с мартена
Я, конечно, могу понять.
Только это, признаться, не дело -
Тяжкой жизнь сны убивать.
Может, сон это наше знаменье
Жизни, что после жизни земной?
Сохранить бы свое вдохновенье
Для полета над грешной землей.
6.
«Я лучше чувствую себя в пасмурную погоду. Вид солнца причиняет мне страдания».
Мария Кюри
Утро нахмурило брови.
Солнце зашло за тучу.
На лице улыбка до боли.
Что может быть смерти круче?
«Я отсутствую. Меня нет».
С ног сбивает ветер встречный.
Пройдет еще сто тысяч лет.
Лишь радий останется нам навечно.
]]>