Нет, братец, не спеши. Так дело не пойдет.
Ты лучше подари Квятковского воителю,
Уж он-то знает, что нужно сочинителю.
Второй катрен, и влет!

Теперь терцеты в кладку положи,
Чтоб крепче здание стояло,
В три кирпича. Вот только нет души?

Души в стихах нам только не хватало!
Ах, циник, что с тебя возьмешь?
Сонет и без души весьма хорош.

х х х

Не мни о себе, что ты бог,
Но что-то в тебе все же есть:
Богатство, любовь, ум и честь…
Но есть еще сумрачный рок.

Ты мыслишь – твоя, мол, взяла?
Увы, это был не твой час…
Цунами взойдет, и тотчас
Все рухнет, и нет уж тебя.

Ты слышишь, как плачет камыш.
Гроза на сносях. Вот твой плод.
Дитя она в дом принесет.

Шестнадцатый век канул в бездну,
Оставив одну лишь надежду -
Сонеты твои, друг Луиш.

Когда-то я брал вершины,
Взбирался на пьедестал.
Что нынче?
Воспоминанья.
От них я, признаться, устал.
.

Все непонятное он кличет рениксой…
В подобной критике товарищ преуспел.
Он тайной Сущего, уж точно, не проникся,
Коль так смешно на чепухе подсел.

Слово «реникса» придумал Чехов
Ради, видимо, потехи.
Реникса – синоним чепухи.
Полон воз смеха:
Хи, хи, хи, хи, хи, хи!

Я против рениксы ничего не имею,
Каждый вправе говорить ерунду.
Смотришь – а вдруг и моя затея
Потянет на Нобелевскую?

Вот, например, Цеппелин.
Взял и придумал дирижабль.
В своей рениксе он был не один,
А целый придурочный штаб.
Их чепуха победила здравый смысл.
И в глупостях можно найти мысль…

Таких свидетельств – пруд пруди.
Войди в водицу чепухи.

Говорят, что чепуха,
Как в поле сорная трава.
Крепка.

Ее на испуг не возьмешь
Она сама, кого хочет,
На лопатки положит,
В пакетик сложит
И отправит свой вердикт:
Чепухе и рениксе быть!

Елена Блаватская восемь томов о чепухе написала -
Ничего, живут себе книги, поживают,
Добра наживают.
Повсюду общества с именем этой дамы создаются.
Эзотерика идет в ширину и глубину,
Прославляя всюду чепуху.

Кампанелла что-то о чепухе сказал.
Мы проверили: все неправда.
Солнце Коммунизма – действительно реникса.
Извините, Томас Мор и Капица.

2.
О, этот камень преткновения!
С пустым я коробом иду.
В нем спрятано мое забвенье.
И память та, что ни к чему.
Вокруг меня предметы, вещи,
Я с жадностью хватаю клещи,
Чтоб безделушку ту забрать
И бросить деве на кровать.
Девица руки протянула,
Но клещи звякнули слегка -
В них возлежала пустота.
Опять судьба нас обманула.
Как кур во щи я вдруг попал,
Такой вот нынче карнавал.

3.
На мертвой точке я сижу,
Не сдвинуть с места мне себя.
Людей я в масках не люблю,
Да и они хотят, чтоб я
Их не любил. К чему любовь?
Она зовет нас вновь и вновь
Касаться страсти роковой,
Мне ж просто хочется домой,
Лечь на диван иль в кресло сесть,
Воткнув свой глаз в глаз голубой.
Мой дух, совсем не боевой,
Вдруг захотел чего-то съесть.
Я съел порядочно котлет.
Конечно же, себе во вред.

4.
Пошел на бога Валаам,
Себя надеждою лелея.
А получился один срам:
Пал Иерихон от рук злодея.
Иерихонская труба
На гибель к стенам всех звала.
Увы, не сравнимо твое волшебство
С тем, что творит само Божество.
Ослица?! (Говорить здесь больно).
В ее устах – слова Творца.
К нему обращены сердца
Людей. И этого довольно.
Отсюда сказ: люби ослиц
Из очень древних небылиц.

5.
Душа и ум – одно и то же,
Так говорил мне Демокрит.
Будь же к словам, дружище, строже,
Коль сердце жалостью болит.
Ум милосердье не приемлет,
Он в кресле лени тихо дремлет,
Когда душа в разрыв идет
И валидол во гневе пьет.
Душа и ум – одно и то же?
Не может быть, не может быть.
«Пусть ум, что хочет, говорит,
Но быть с ним вместе мне негоже».
А мозг? Что мозг? Он ни при чем.
Бей, коль есть повод, его кирпичом.

6.
Железным лезвием я атом расчленил,
В чье-то тело врезался с размаху.
Ядро с протоном электрон пленил
И держит на цепи, как дикую собаку.
Выходит, атом не последнее звено
Всего, что есть? Вот то-то и оно!
Нет в жизни ни начала, ни конца,
Лишь вечность и дорога в никуда.
Нет, мне такие знанья излишни,
Без них спокойней жить и умирать.
Я не хочу по пустякам страдать
Во имя малозначащей отчизны.
А заблужденья даже хороши,
Когда в кармане завелись гроши.

7.
Никто не знал, что Фесмофорий
Последний праздник Демокрита.
Со смертью он слегка повздорил,
Мол, подожди, все шито-крыто.
Он жил три дня, мед попивая.
Увы, Фортуна не слепая.
В Аид зовет. «Ах, подожди,
Бессмертье ждет нас впереди.
Три дня! Желания капризны,
И все же я их одолел,
Мой плод давно уже созрел,
Чтобы уйти из этой жизни».
Три дня и мед. Мысль хороша.
Зарделась счастием душа.

8.
У колодца нет дна. Ну и что же?
Все равно я в него загляну.
Как же так? Быть такого не может!
Дай я камень смахну в пустоту.
Что-то звука не слышно. Занятно.
В общем, мне эта штука понятна:
Мой булыжник в Аид угодил
Изо всех человеческих сил.
Там и вправду лежит пустота,
От людей одни кости остались,
Да кому люди бывшие сдались?
Вот от них и идет немота.
У колодца нет дна. Ну и что же?
Нет, колодцу без дна быть негоже.

9.
Безмятежное состояние духа
И размеренная жизнь?!
Твоя мысль дошла до слуха,
Извини, где верх, где низ
Безмятежности и размеренности?
Возьмем для вящей верности
Кусок хлеба с маслом и колбасой.
Вопрос довольно простой.
Это нижняя планка умеренности?
Я пока о высшей планке не говорю,
Потому что поесть люблю.
Для вящей уверенности.
Безмятежность нашего духа
Звучит, если честно, довольно глупо.

10.
Наслажденье – смерти подобно,
Это сказал еще Демокрит.
Наслажденье не очень удобно,
Когда сердце о чем-то болит.
Смерть на женщине – известное дело,
В агонии трясется все тело.
Остановиться бы, да какое тут!
Вожделение не дает отдохнуть.
Я как-то взвесил на весах страсть,
Она потянула килограмм на пять.
Я по граммам ее стал отпускать -
Не получилась над нею власть.
И тогда я подумал: черт с ней, со смертью,
Без наслажденья жить скучно, поверьте.

11.
Мне сказал мудрец Биант:
Все, что имеешь, носи с собой.
Слушай, а это вариант,
Пойду-ка за ношей я домой.
Взвалю своего осла на плечи,
Поставлю в его память свечи
И положу в банк на свой счет.
Вперед, олигархи, вперед!
Правда, есть здесь одна закавыка:
Дают ли ослу в банке хворост?
Ведь он еще холост,
Ему нужно не лыко,
А витамины и белки,
Чтобы в страсти вращались зрачки.

12.
Говори, не торопясь,
Спешка – знак безумия,
Ускорение – это транс
Для благоразумия.
Я пробовал жить медленно и плавно,
Но получалось, извини, забавно.
Не я спешу, меня торопит время,
Рвет землю по весне проснувшееся семя.
Пытался я, мой друг, остановиться
И вспомнить смутный запах детства.
Куда из памяти ребенку деться?
Хотел я и пред богом повиниться
За то, что себя плеткой погонял.
А вот куда? Ах, кто бы это знал.

13.
В юности приобретай мудрость,
В старости ищи покоя.
В этом, правда, я вижу скудность
Моего мыслительного строя.
Мудрец Питтак иначе говорил,
Из слов гнездо уютное он свил.
Мол, каждому свое! О, если бы знать,
Где эта штука, и как ее взять?
У юности не слишком долгая верста.
Я снисхожу! Гуляй на всю катушку.
Ах, вы забыли снять с девчонки стружку?
Я слышу, как в подоле кричит ее дитя.
Ура!
Ура! Ура!

14.
Трудно человеку быть хорошим.
И плохим быть тоже нелегко.
Что же в этой жизни всех дороже?
Может, третьим быть мне суждено?
Не пойми меня, мой друг, превратно.
Это и ребенку все понятно.
Лавры божьей птички не для нас.
Духом я могу лишь взять Парнас.
Только на Парнасе слишком тесно.
Третий лишний, в этом вся беда.
Растворяй, дружище, ворота
Тем, кто хочет жить сегодня честно.
Хорошо иль плохо честным быть?
Я не знаю, что здесь говорить.

15.
Чудак взрастил в горшочке Розу Мира.
Что ж, похвалим его: ура, ура, ура!
Цветок что надо. Гения Данила.
Достала цель. До самого утра
Не спал поэт, о жизни размышляя.
Его мечты, бог знает где витая,
Спустились вниз, а там его народ,
Весть о цветке прослышав, чуда ждет.
Ах, чудо, чудо! Кто его не хочет!
О, если б я чего-нибудь создал!
Но я, увы, на поезд опоздал,
Лишь зависть потихоньку меня точит.
Не черная, а белая. Ура!
И я не спал до самого утра.

16.
Ах, какая музыка – аутодафе!
Какой треск огня!
Пламя в красном неглиже
Обнимает нежно меня.
Я стою, прижавшись к столбу.
Народ в нетерпенье: когда ж закричу,
Вопль разнесу от боли и страха?!
Этого от меня не дождетесь, ребята.
А тебя прошу – прочь отсюда, прочь!
Ты ж сидишь у окна в кафе,
Смотришь спектакль аутодафе,
Как я факелом сжигаю ночь.
Старушка хворост подкинула в мой пылающий костер,
Чтоб огонь с вожделением в меня вошел.

Ах, святая простота!
Как же аутодафе без тебя!

17.
Я понимаю тебя, Клеобул,
Все-то ты правильно говоришь.
Видишь средь комнаты старенький стул,
А над окном висит ветхий карниз.
Стол, за которым кто-то сидит
И о судьбе с божеством говорит.
Только у бога вата в ушах,
Слышать людей он не хочет никак.
А человечку много ли надо?
Жить бы ему по совету творца
Возле дверей неземного дворца.
Можно без шума и без парада.
Мера должна быть везде и повсюду,
Это уж точно я не забуду

18.
Меня беспокоит благочестивый Иов,
Оселок христианской веры.
Этот парень на все был готов,
Его страданья не знали меры.
А наказал Иова сам Бог,
Ах, как к верующим он был строг!
Сомнения одолели Духовную Касту
В искренности своей паствы.
Здесь надо признаться сразу:
Это дьявол подбил старика на спор,
Возьмет ли человек в руки топор
Если за веру получит проказу?
Я бы на месте Иова топор поднял.
В Аиде его бы ждал пьедестал.

Такой вот монолог ОНО произнесло.
И вновь куда-тоглубь ушло.
Я встал с дивана. Принял душ.
И сам себе сказал: все чушь!

2.
У «нас» закончился запал.
Сегодня я ужасно вял,
Готов повеситься я уж.
ОНО мне говорит: примите душ,
Вода промоет вам мозги,
В которых очень много зги.
В душе сплошная мутотень,
Неужто жить вам так не лень?
Я говорю ему – пойми,
Запал исчез, как ни крути,
Горячий душ тут ни при чем,
А ты попробуй кирпичом -
По черепу, чтоб я очнулся
И наконец-таки проснулся.
И жизнь, как видишь, все идет
Не так, а задом наперед.
Запал исчез, бикфордов шнур
Меня удавкой затянул.
ОНО во мне гудит, как трансформатор.
Не нравится ему, когда я вдруг заплакал.
Скорее заскулил, как тощая дворняжка.
Куда ему понять, что человеку тяжко.
Пассионарность Гумилева – как тебе?
Нет, лучше ты возьми ее себе.
К чему пассионарность привела,
Мы знаем. Гитлер, Сталин – вот чума,
двадцатый век… Ты помнишь, что с ним стало,
Когда убитых лишь статистика считала?
Да, Гумилев! Чудесный академик.
Он в коммуналке жил без лишних денег.
Свою пассионарность он творил
На кухне изо всех культурных сил.
Читал я его книги как поэт.
Конечно ж, не себе во вред.
Запал у Гумилева был всегда,
И может, в нем была его беда.
Погиб ученый, не успев сказать,
Как надо жизнь по-новому верстать.
Запал… Я в шахматы играю.
Ботвинником свой череп заполняю.
Умел фигуры Миша расставлять.
Да так, что не вздохнешь. Не буду врать,
Его запал меня вводил в унынье.
Нет, это не мое всесилье.
Но с возрастом Ботвинник стал сдавать,
Поставив свой талант в мой скромный ряд.
И я возрадовался, Мишка,
И гений ваш накрыла крышка…
Да, был у вас лихой запал.
Какой же нынче, друг, навар?
Увы, увы, от строчек вала
Нет у меня его запала.
Поэтому кончаю я.
ОНО, прощай до октября.

3.
Живые существа во мне живут:
То просят хлеба, клянчут витамины,
То сердце вдруг во мне так заведут
Под страстные, любовные мотивы.

Я в щелочку сознанья заглянул -
Не скрою, любопытство одолело -
С ума сойти! Я дверь со страха пнул,
Какой-то монстр шумел там оголтело.

Нет, лучше эту дверь не открывать,
В ту комнату, где все черным-черно.
Я не хочу о том сознанье знать,
Где правит мной вселенское ОНО.

А может, добрый дядька там сидит,
Моим сознаньем лихо управляя?
Увы, ОНО во мне пока молчит,
Божественную тайну соблюдая.

4.
Каждый ищет смысл в чужих потемках
И находит что-то не свое.
Кто-то входит в наши души емко,
Как в кувшины горькое вино.
Он – Другой. Что делать с ним, не знаю.
Друг ли, враг? А может быть – Никто.
Я послушно Нечто обнимаю,
Раз уже Оно в меня вошло.
«Кто ты и зачем ко мне явился?
Мне и без тебя неплохо жить».
«Я в твоих потемках заблудился», -
Мне чужой Рассудок говорит.
Темнота – всмотрись в ночное небо,
Где там свет? Сплошная пустота.
Дай я съем свою краюху хлеба
И с тобой исчезну в никуда.

5.
Кто-то командует мной изнутри,
Я как солдат исполняю приказы.
Оно говорит: «Вправо иди,
Вот тебе мои наказы».
Что там направо, не знаю я.
Был я в детстве левшой,
Но переделала мама меня,
Теперь я и тот, и другой.

6.
Я ринулся бы в бой,
Да где мой враг?
Ты в зеркало взгляни, чудак.
Он пред тобой. Убей его,
Ведь он не стоит ничего.
Увы, мой враг во мне.
Конечно же, ты прав,
И мне его не победить никак.
Берет мой недруг надо мною верх.
Он мой неисправимый грех.
К примеру, лень.
Что делать с ней?
Да, ничего.
Вон видишь пень?
Когда-то дубом был старик -
Обрубком стал,
Но не поник своей седою головой.
Вокруг него вселенский рой,
Вокруг него кипит кипень,
Прижилась в древе чудо-лень!
Ах, береги свои пороки,
Они к тебе не так уж строги.

Двор был наш маленьким раем,
Дом – буквой «пэ». Что еще?
Две-три шеренги сараев,
Кряжистый дуб, вот и все.

Нет, еще крыша, подъезды,
Драки до первой крови.
Рядом базар и надежды
Первой ребячьей любви.

Двор – это поле сражений,
Это крутой переплет
Страха, надежды, терпенья,
И на бугре пулемет.

Анка стреляла в мальчишек
В пять или шесть годков,
В черных, чумазых и рыжих.
Эх, недолет, перелет!

Витька, в тужурке из кожи,
Желудей в руки набрал,
Скорчив победную рожу,
Крикнул: «Я бью наповал!».

Желудь мне в спину вонзился,
Слезы застлали глаза,
Мне вдруг Котовский явился
С криком: «Вперед на врага!»

Мы не щадили друг друга,
Стенка на стенку, ура!
Дома нас драли в три круга,
Воинов лихого двора…

Было за что. Весь чумазый,
В рваных штанах, в синяках,
Я был дворовой «заразой»,
Еле держась на ногах.

Но проходило время,
Раны зажили на мне,
Я вонзал ногу в стремя,
с гиком: «Ура! Вот тебе!»

Конь деревянный на дыбы,
Всадник мечом взмахнул,
И полетели глыбы
мусора. Тут я смекнул,

что не туда заехал:
Рядом помойка была.
Дворник Иваныч мне въехал
По уху. Вот вам цена

Жизни. «Ты что, дядя Ваня!
Больно ведь». – «То и есть.
Мусорить я не позволю,
Вот те мой личный крест».

Дворник перекрестился,
Я ж сиганул в свой подъезд.
Тут ко мне бог спустился,
Чтоб в мою душу влезть.

Что же касалось девчонок,
Был у меня к рыжим крен.
Лез под юбчонки я бойко…
Правда, не зная зачем.

Как-то совсем не случайно
Втрескался я в одну «прыть»,
Только она мне сказала,
Мол, отвали, хватит слыть,

Вовку люблю я заветно,
Мне, мол, не до тебя.
Нет, любить рыженьких вредно.
Только я думал так зря…

С Вовкой мы крепко дружили…
Тут же такая невзгода.
Вот почему мы решили:
Дружба сильней непогоды.

Были дворы да сплыли.
Что вместо них? Сквозняки.
Да, мы совсем забыли
Детство свое в полпути.

Память слегка притупилась,
Шлаком забиты мозги.
Что ж в этой жизни сбылось?
Бога об этом спроси.

Светлые мысли все реже
В реках находят брод,
Слышу я хриплый скрежет
Бьющихся в сердце невзгод.

Ты мне сегодня приснилась
В лунном молчанье ночи,
Будто мечта наша сбылась…
Верь же в мои миражи.

Я бывал в Москве, в Питере, в Париже, в Нью-Йорке.
Лежал с мохнатыми тараканами в одной койке.
Они гордились, что американцы.
Нет, ребята, вы просто засранцы.
Говорят, что их под землей миллиарды,
Бродят по водосточным трубам банды.
Спустил я в воду чудовище в туалете
На одного стало меньше в тараканьем балете.

Не люблю я -
Да, да, да! -
Не люблю большие города.

В Москве я расстреливал крыс.
Она хвать приманку, а я – подавись!
И все же я проиграл бой:
Они в мою квартиру ходили, как домой.
В Москве живут миллиарды этих тварей.
Человек для них дичь в приправе.

Не люблю я -
Да, да, да! -
Не люблю большие города.

В Питере в моем доме жили комары.
Что им не жилось в болотах той поры?
По ночам они пили кровь из меня,
Хотя вокруг струилась из труб вода.
Я с комарами и так, и сяк,
Сотнями убивал о косяк,
А они все свое: жжу, да жжу -
Мол, я вам, человек, еще покажу!
И показали. Удрал я от них,
Чтобы написать этот грустный стих.

Не люблю я -
Да, да, да! -
Не люблю я большие города.

И дело даже не в этих тварях.
Я вошел в метро. Весь народ читает -
Кто газеты, кто журналы, кто рекламу.
Я спросил стоящую рядом даму,
Долго ли вот так читать?
Она в ответ: «Да минут сорок пять,
И еще сорок пять на автобусе -
И уже нет зацепок на глобусе,
Где остановка, где мой дом.
Вся жизнь в дороге. Сплошной дурдом».

Не люблю я -
Да, да, да! -
Не люблю большие города.

Но вот что интересно, спроси у москвича.
Он скажет: лучший город, конечно же, Москва.
И в Питере услышишь повсюду и везде
Что самый лучший город, конечно ж, на Неве.
Я ж Таллинн называю чудесным уголком:
В нем жизнь моя, и мама, в нем мой родимый дом.

Не люблю я -
Да, да, да! -
Не люблю большие города.

Из Мехико пришла грустная весть:
В городе нечего пить и есть.
В столице 25 миллионов людей -
Как напоить такую ораву теперь?
Ни моря, ни озера, ни рек вокруг,
Сохнут губы, дай выпить, друг!
Нет, город большой – большая беда.
Я бы уехал от вас навсегда,
Чтобы расплавленный суховей
Жаждой не мучил несчастных людей.

Не люблю я -
Да, да, да! -
Не люблю большие города.